Как достичь технологического суверенитета

Политолог, публицист Александр Механик – о прошедшем в технопарке «Сколково» Международном форуме «Открытые инновации», который собрал более четырех тысяч участников.

На пленарной сессии чиновники, ученые и инвесторы обсудили главные тренды технологической сферы. В работе форума принимали участие более 300 спикеров, в том числе эксперты из Индии, Китая, ОАЭ и ЮАР.

Повестка этого года — достижение технологического суверенитета. 48 сессий деловой программы были посвящены системным вопросам развития отечественного высокотеха, развитию культуры технологического предпринимательства и будущему отдельных отраслей. Как отмечено в итоговом пресс-релизе форума, главными героями, которые способны быстро доводить свои разработки до готового продукта и выводить их на рынок, участники форума назвали малые технологические компании и стартапы.

Организатор форума — фонд «Сколково», соорганизатор — правительство Москвы. Мероприятие проводится при поддержке ВЭБ.РФ. Генеральные партнеры форума — ПАО «Сбербанк», госкорпорация «Росатом», ПАО «Ростелеком» и ОАО РЖД.

Мы решили познакомить наших читателей с ходом пленарного заседания, на котором, на наш взгляд, был затронут ряд ключевых тем сегодняшнего состояния сферы инноваций в России.

Открывая пленарное заседание, его модератор Мария Бондарева отметила, что заявленная тема заседания — «Важность развития технологий и технологический суверенитет» — не нова, но сегодня первенство в развитии технологий, без сомнения, становится проблемой государственной важности. И задала участникам дискуссии вопросы: «Как настроить взаимодействие ученых и управленцев, чтобы сократить путь от исследования к работающему бизнесу? инвестиции в каких из наукоемких сфер сегодня наиболее эффективны? каковы современные тренды технологического развития? каких разработок ждет рынок? у каких наукоемких продуктов сейчас большие перспективы?» Она напомнила, что, как предсказывают специалисты, к 2030 году вклад искусственного интеллекта — передового направления современной науки и техники — в глобальную экономику будет составлять порядка 15 трлн долларов, и попросила участников дискуссии оценить обоснованность этих оценок.

Дискуссию открыл профессор РАН, генеральный директор Института искусственного интеллекта AIRI Иван Оселедец, который отметил, что искусственный интеллект действительно сейчас у всех на слуху, и предложил оценить, как реально сейчас обстоят дела в этой сфере в мире. Прежде всего получили распространение технологии генеративного искусственного интеллекта: ChatGPT, Midjourney, в России — Kandinsky, GigaChat, YandexART, YandexGPT. Иван Оселедец задался вопросом: «Есть ли у этой технологии, именно генеративного искусственного интеллекта, перспективы в реальном секторе?» И сам привел примеры такого использования ИИ. В частности, рассказал о работах, которые ведутся в России по так называемому цифровому керну, то есть определению перспектив добычи тех или иных полезных ископаемых по двумерным фото керна.

Проблема в том, как объединить мир инженеров, которые работают по понятным лекалам уже 20‒30 лет, и мир очень талантливых ребят, которые «рисуют котиков». Им надо как-то совместно начать работать.

Продолжая обсуждение, научный руководитель группы «Квантовые информационные технологии» из Российского квантового центра Алексей Федоров заметил, что развитие квантовых технологий — это, во-первых, создание квантового компьютера, который сможет решать задачи, «которые непосильны для самого мощного компьютера, основанного на классических принципах. Причем речь идет о том, чтобы перевести задачи, которые считаются неразрешимыми, в категорию разрешимых. Это задачи из области оптимизации, искусственного интеллекта. Это задачи, связанные с моделированием сложных систем для лекарств, материалов, топливных элементов и многого другого». В России сейчас удалось создать «экосистему, в которой все ключевые технологии развития квантовых компьютеров, все физические принципы, на которых они могли быть созданы, активно развиваются. Мне часто задают вопрос: “А когда в России появится квантовый компьютер?”. Квантовый компьютер в России есть, он работает, он решает маленькие прикладные задачи. И наша цель в текущей и в будущей дорожной карте — наращивать его вычислительные возможности и приближаться к решению практических задач».

Специальный представитель президента Российской Федерации по вопросам цифрового и технологического развития Дмитрий Песков отметил, что у искусственного интеллекта есть два барьера — барьер физического мира и барьер организационной модели. Они до сих пор не преодолены. С квантами ситуация гораздо хуже, «потому что это, конечно, сокровище. И нам обещано, что это сокровище. Но при этом это авантюра. Мы как бы плывем к сокровищу, но: а) не знаем, существует ли оно; б) очевидно, что доплывут не все. И наконец, по обеим технологиям есть один критический фактор, который состоит в том, что ни искусственный интеллект, ни кванты не могут опираться на ключевую технологию, доступную в России. Это не проблема России, а абсолютно всех стран мира, включая Китай и США. Ни одна страна мира ни ту ни другую ключевую технологию не контролирует. И это очень серьезный вызов, который говорит о том, что, принимая решение о разворачивании этой технологии на критическую инфраструктуру национального уровня, мы должны этот фактор ключевого риска держать».

Следующий участник дискуссии, председатель совета директоров компании «Альтера Капитал» Кирилл Андросов, обратился к теме состояния системы венчурных инвестиций в мире и в России, в которой «продолжается так называемая венчурная зима. Последние четыре года, начиная с 2020-го, объем инвестиций год к году снижается. Например, по недавно опубликованным данным Gremch.space и Pitch book в 2023 году объем фактических инвестиций, размещенных в компаниях с венчурным статусом, уменьшился на 35 процентов и составил 140 миллиардов долларов… Это действительно огромные деньги, но последние пятнадцать лет мы жили в период низких ставок, и тот капитал, который приходил в венчур, создавал какие-то безумные ожидания, безумные оценки. Как мы шутили, любой хороший парень с презентацией сходу получал миллион долларов просто потому, что он красиво делал эту презентацию… этого больше нет. Второй важный момент, о котором нужно сказать, — “хайп” вокруг искусственного интеллекта… из всех 140 миллиардов, о которых я упомянул, в 2023 году приблизительно треть, 42 миллиарда так или иначе ушли в проекты, связанные с ИИ. Очевидно, что есть мода, есть запрос, под этим запросом есть фундаментальная вера в то, что это поможет инвесторам заработать деньги».

Продолжая эту тему, первый заместитель председателя правления Сбербанка Александр Ведяхин рассказал, что «налицо следующая тенденция на рынке венчурного DeepTech: деньги в стране есть, при этом вывести их из страны становится все сложнее и сложнее; инвесторы, находящиеся в стране с деньгами, ищут новые возможности применения своих денег и инвестиций, так или иначе они приходят в венчур. Пока что ограничением является, конечно, высокая ключевая ставка. Тем не менее «Сбер» будет вкладывать. Когда ключевая будет падать, очевидно, альтернативная доходность резко возрастает, поэтому мы считаем, что в конце года, в следующем году будет существенное увеличение потока денег в фонды, связанные с DeepTech». И отметил, что «если в 2021 году частных инвесторов было примерно 15 процентов, то сейчас в технологических стартапах доля частных инвесторов уже более 50 процентов. Частный капитал ищет дополнительные возможности заработка, они находятся внутри России, и это создает позитивное давление вверх для развития нашего DeepTech. Хочу сказать, что раньше стартапы были счастливы продаться, условно, Сберу, “Росатому”, “Ростелекому” и так далее, а сейчас достаточно много зрелых ребят, которые говорят: “Нет-нет-нет, мы как-то сами пройдем”. Плюс у государства сейчас реально большое количество программ, где идет поддержка таких стартапов, и это здорово».

Министр экономического развития РФ Максим Решетников в своем выступлении рассказал, что в этом году министерство очень активно занималось технологической повесткой. «Во-первых, мы все-таки ввели понятие малых технологических компаний, для того чтобы как-то помочь этому сектору, сформировали реестр, в котором в настоящее время 1800 компаний. Интересно, что все эти компании росли в три раза быстрее, чем в целом в секторе МСП. То есть это говорит о том, что все наши институты, которые мы создавали десять лет, в общем и целом работали и работают эффективно. И действительно мы помогаем тем, кому надо».

Сейчас, как рассказал министр, в привязке к статусу малых технологических компаний донастраивается система мер их поддержки. «Мы продвигаем налоговые льготы по аналогии с IT-компаниями. Теперь есть сектор, и мы понимаем, кому помогаем.

И конечно, главная тема — стимулирование и внедрение НИОКР в хозяйственный комплекс. То, что президент в своем послании объявил, НИОКР списывать в затраты, это, по сути, софинансирование за счет налога на прибыль. Мы сейчас будем предлагать не только НИОКР, но и РИДы промышленные тоже к этому приравнять, потому что не все оформляют как НИОКР, часть идет как РИДы. У нас заработала витрина стартапов, где и бизнес может посмотреть, что это за компании, и инвесторы могут посмотреть, и поиск технологических партнеров может быть.

При этом я соглашусь, что у нас сейчас сфера венчура начинает оживать, по крайней мере в рамках РВК мы не так давно приняли ряд решений о создании новых фондов. Причем приходят и индустриальные партнеры, которые говорят: “Давайте сделаем совместные фонды”. То есть у нас, скорее, “зима” заканчивается, наступает какая-то оттепель. И можно даже сказать, имея определенную фантазию, что в воздухе запахло весной. При этом инвестиции будут идти не только в DeepTech, скорее не столько пока еще в DeepTech, они пойдут как раз в e-commerce, чтобы сделать доступным уже известные, но уже ушедшие технологии. Это то, на что есть спрос в экономике, то, во что готовы инвестировать наши корпорации.

Мне кажется, сейчас надо быть готовыми к двум моментам. Первое: без государственных вливаний сфера технологий не пойдет, DeepTech не пойдет, да и, возможно, не только DeepTech. Просто потому что, к сожалению, не всегда получается сформировать окупаемые технологии, поэтому государство должно разделить риски. И во-вторых, нам всем нужно признать, что у нас есть право на ошибку, и у государства в том числе. Часть денег, которые будут выделены, не все окончатся результатами, по крайней мере в те сроки, в которые нам надо. Это не должно быть стоп-фактором, чтобы этого не делать. Мы должны думать, как это делать эффективнее, мы должны больше делать ставку на частный сектор. При всем уважении к нашим госкорпорациям».

Директор по цифровизации корпорации «Росатома» Екатерина Солнцева в своем выступлении вернулась к теме возможностей квантового компьютера. По ее мнению, реализовать возможности генеративного искусственного интеллекта, который будет предлагать конструктору разработки в области создания большого изделия с большим количеством деталей, так называемое изделие тяжелого класса — это автомобили, самолеты и так далее, а все это требует гигантской вычислительной мощности, без квантового компьютера не обойтись. «Мы ожидаем, что на горизонте за 2030 годом истории развития разных технологий, которые сейчас разделены по разным дорожным картам, должны будут совместиться и, по крайней мере, получат существенное пересечение. И наша задача не просто развивать технологии, а обеспечить конкурентоспособность нашей экономики, то есть в первую очередь нашей промышленности. А это конкурентоспособность в области технологических характеристик наших изделий. Если проектирование атомной станции занимает сейчас приблизительно пять лет, то наша задача — свести его с помощью искусственного интеллекта к нескольким месяцам. Мы считаем, что это вряд ли удастся сделать до 2030 года, но за десятилетие 2030‒2040, я считаю, это будет достигнуто».

Китайский экономист Энди Си развернул обсуждению в неожиданную сторону, когда заявил, что «есть три элемента для развития технологий — это рынок, конкуренция и масштабируемость. И инновация не то, что позволяет через это перескочить. Необходимо всегда ориентироваться на рынок. Вы должны помнить, что в какой-то момент вы передадите свои технологии на рынок. И когда мы говорим о венчурном капитале, требования те же. Нельзя вести компанию за руку слишком долго. И мы должны об этом помнить.

Кроме того, необходимо ориентироваться на глобальную цепочку поставок. Она действительно очень важна. Китай получил благодаря этому значительный успех. Речь идет не только о спросе, речь идет о том, что вы должны взаимодействовать с людьми со всего мира. Но в нашем случае глобальная цепочка поставок претерпела значительные изменения, потому что США стараются как-то удержать высокие технологии, чтобы они не попали в глобальную цепочку поставок. Но все равно это возможность. Потому что известные компании выходят из глобальной цепочки поставок, и у новых компаний появляются возможности присоединиться к этой цепочке. И сейчас, если вы туда зайдете, у вас будет меньше конкурентов, и это очень большой рынок. Потому что даже если США удастся убедить своих союзников присоединиться к ним, это все равно только половина мира, а вторая половина мира растет быстрее. Просто подумайте о том, что вы можете сделать для того, чтобы создать альтернативную цепочку поставок. Вполне возможно, что она будет лучше текущей.

Мы знаем, что некоторые люди пытаются всех запугать, что сейчас китайцы завоевывают мир, на самом деле это неправда. Китай проходит через совершенно нормальные процессы развития, Китай — это большая страна. И в каких-то областях действительно у него результаты лучше, чем у других стран. А у некоторых стран результаты лучше, чем у Китая, в других отраслях. Это совершенно нормально. То есть речь идет не о том, что для других стран возможности закрыты. Я думаю, что действительно невозможно, чтобы какая-то одна страна монополизировала все возможности в мире. Поэтому я думаю, что сейчас создаются возможности для всех стран, которые что-то упустили за последние двадцать лет.

Завершил эту дискуссию первый заместитель председателя правительства Российской Федерации Андрей Белоусов. «Сейчас главное — это вопрос о приоритетах. Достаточно легко проанализировать бюджеты развитых стран, куда они реально собираются инвестировать деньги. На первом месте остается искусственный интеллект. Я бы даже сказал, есть тройка направлений, в которые практически все готовы инвестировать: искусственный интеллект, медицинские технологии и полупроводники, электронная компонентная база и новые методы вычисления, связанные с разработкой этой новой компонентной базы. Дальше с некоторым отрывом зеленые технологии, я бы туда еще добавил электромобили и накопление энергии. Есть еще и сети 5G и так далее, но это уже, мне кажется (может быть, я ошибаюсь), немножко становится периферией.

В 2023 году объем фактических инвестиций, размещенных в компаниях с венчурным статусом, уменьшился на 35% и составил 140 млрд долларов

И есть еще одно направление, оно у нас не в фокусе находится, потому что очень небольшое количество стран, пять-шесть буквально, готовы это развивать — это то, что связано с созданием и эксплуатацией низкоорбитальной группировки спутников. В мире сейчас реально четыре страны этим могут заниматься, но на подходе еще две. Четыре страны — это США, которые собираются создать группировку в составе даже больше 40 тысяч спутников, Китай — у него 20 тысяч. Мы — не буду говорить сколько. И Франция. Еще Великобритания и Индия заявляют. Но буквально через несколько лет, совершенно очевидно, мы получим переворот в сфере навигации, связи, широкополосного интернета, сверхскоростной связи и так далее, и так далее — это все уже находится практически в стадии экономического освоения, а кое-где уже и дальше. Туда идут инвестиции, стартапы и все остальное.

Теперь о венчурной зиме или венчурном похолодании и почему у нас потепление. Многие туда рванули, но как всегда, много раз мы это видели, и с индексом высокотеха в Штатах наступил перегрев, потом разочарование, и идет откат — это естественный цикл. Причина же в том, что модель поддержки высокотеха венчурным бизнесом шире ангелов, бизнес-ангелов, посевные стадии — все это формировалось во второй половине 1990-х, в 2000-е годы, в первом десятилетии, на основе линейной модели технологического цикла. Хотя все говорили уже в то время, что эта модель неправильная, тем не менее она формировалась именно так. Что есть ранняя стадия — это НИРы — посевная стадия, когда совсем ничего непонятно, роль государства в том, что оно снимает риски. Потом идет такая чуть более развитая стадия TRL, дальше у нас венчуры располагаются, далее высокая стадия TRL, там у нас входит капитал, прямые инвестиции и так далее. И дальше уже серия и все остальное.

И вот эта структура создала специализированные виды капитала, виды организаций, специализированные инструменты и способы оценки рисков и специализированное законодательство. Законодательство все под это дело подстроено. Сейчас мы видим, что эта модель катастрофически разрушается. Поэтому сейчас есть запрос на новые институты и на новые инструменты мобилизации капитала и оценки рисков под эти конструкции. Краудфандинг, с моей точки зрения, — один из примеров такого ответа на эти запросы. Я думаю, что через некоторое время у нас возникнет целый ряд фондов, которые будут осуществлять весь спектр финансирования с другими оценками риска. Мне кажется, они уже появляются. И дальше это будет мейнстрим.

Теперь почему у нас потепление. Тут все просто: достаточно посмотреть, с чьей стороны идет запрос. Практически исключительно запрос идет со стороны крупных компаний — и государственных, и негосударственных. Сбер, обладая колоссальной прибылью, может себе позволить потратить один и даже десять процентов на венчур. К сожалению или к счастью, не знаю, следующие компании, нефтяные или нефтегазовые, у них уже прибыль в разы ниже. У них уже другие возможности. Дело в том, что с наступлением санкций, даже с 2014 года, наши крупные компании столкнулись со сменой модели, которую они формировали начиная с 2000-х годов, глобального технологического и научного пространства, когда наука работала на мир, а технологии закупались — это было эффективно и рационально. Крупная компания могла не вкладываться в собственные технологические разработки, а купить готовый технологический процесс, включая инжиниринг, наладку, оборудование, персонал и весь жизненный цикл обслуживания до смены этого оборудования. Так у нас жили целые отрасли. В том числе окологосударственные. Сейчас оказалось, что все не так, и крупные компании, например “Ростелеком”, ломанулись смотреть, а где у нас что есть. И обнаружили, что у нас кое-что есть. И отсюда у нас вдруг возник интерес к российской станции 5G, к российским накопителям энергии для электромобилей и много чего еще.

Мы все-таки ввели понятие малых технологических компаний, для того чтобы как-то помочь этому сектору, сформировали реестр, в котором в настоящее время 1800 компаний. Интересно, что все эти компании росли в три раза быстрее, чем в целом в секторе МСП

Такая модель и хороша, и плоха. Хорошо, что это появилось хотя бы. Плохо тем, что эта волна как возникла, так скоро и закончится. Потому что крупные компании очень быстро внутри себя создадут соответствующие подразделения, окуклятся, и мы вернемся обратно, все барьеры восстановятся. Наша задача состоит в том, чтобы в следующем нашем политическом цикле не допустить этого.

Что принципиально важно сделать? Большими буквами: конкуренция. У нас за последнее время конкуренция в силу понятных причин, и это уже свойство системной модели, стала резко падать. Я считаю, что без конкуренции мы не создадим спрос на новые технологии со стороны крупных и средних компаний. А если такого спроса не будет, то у нас вот этот корпоративный импульс будет продолжаться, конечно, но этого явно недостаточно. Нужна конкуренция вместе с банкротством и со всеми институтами такими жестковатыми. Раньше мы боялись всего этого из-за социальных последствий, а сейчас у нас социальных последствий нет. У нас дефицит труда такой, что те, кто будет уволен с обанкротившегося предприятия, тут же найдут себе работу. Я так утрирую, конечно, но проблем особо нет. Здесь задача гораздо мягче стоит, чем пять лет назад.

По поводу искусственного интеллекта. Здесь есть несколько барьеров, о которых надо просто говорить. Я бы сказал, первый барьер — это открытость BigData. Вот Китай развивал свой искусственный интеллект на том, что китайцы просто открыли датасеты. И возник большой круг компаний, который стал конкурировать, причем очень жестко, вокруг освоения этих BigData и наращивания искусственного интеллекта. Значит, первое: нам нужны датасеты, большие данные.

Другая проблема более серьезная, с моей точки зрения. Она состоит в том, что эффективность применения искусственного интеллекта требует высокой цифровой зрелости самого предприятия. Возникает вопрос: а зачем? Вот простой пример. Для того чтобы была экономическая эффективность применения искусственного интеллекта в проектировании, в следовании за спросом и так далее, нужно как минимум, чтобы был цифровой двойник самого предприятия. Нужно, чтобы у вас была цифровая модель жизненного цикла, PLM, и ERP. Чтобы вся логистика у вас, корпоративные и внутренние процессы тоже были оцифрованы. Дальше, если вы хотите эффект получить, этого тоже недостаточно: вам для этого нужна гибкая автоматизация. А раз так, значит, вам нужны CAD/CAM. А раз у вас все это вместе есть, значит, вам нужны кадры, которые в этом могут работать.

Нужна конкуренция вместе с банкротством и со всеми институтами такими жестковатыми. Раньше мы боялись всего этого из-за социальных последствий, а сейчас у нас дефицит труда такой, что те, кто будет уволен с обанкротившегося предприятия, тут же найдут себе работу

С моей точки зрения, капитал сейчас надо вкладывать в создание и быстрое обучение офицеров по цифровой трансформации. Это те, кто связывает цифровизацию с корпоративным управлением, имея в виду получение прибыли. По сути дела, они заполняют разрыв между корпоративным управлением и цифровизацией.

И второе условие: для того чтобы эту среду заполнить, нам нужны специальные инжиниринговые компании, которые этим тоже бы занимались. Сейчас спрос на услуги таких инжиниринговых компаний резко вырос. Могу сказать, что у Инновационного инжинирингового центра известной компании “Иннопрактика”, который занимается инжинирингом для крупных компаний, за год выросло количество клиентов в три раза. Сейчас практически все крупные компании туда вошли. Центр занимается подбором технологий именно для решения вопросов, связанных с импортозамещением, с ограничением по оборудованию, по персоналу, по производственным процессам, которые сейчас там есть». Печать